в нем все на месте, нет видимых поражений и разруше­ния тканей.

Однако в некоторых случаях поврежденные легкие и мозг чернеют и становятся гангренозными, легкие раз­мягчены и будто посечены, с них падает хлопьями какое-то черное вещество, мозг расплавлен, разглажен, превра­щен в пыль, в порошок, похож на угольную крошку²⁷.

Относительно этого факта следует сделать два заме­чания. Первое — что синдромы чумы все налицо и без гангрены легких и мозга, зараженный чумой получает свое и без загнивания какого-либо органа. Не будем этого недооценивать, человеческий организм не требует нали­чия физически локализованной гангрены, чтобы решить­ся умереть.

Второе замечание о том, что только два органа дей­ствительно бывают поражены чумой — мозг и легкие, и оба они находятся в прямой зависимости от сознания и воли²⁸. Можно задержать дыхание или мысль, можно ускорить дыхание, вести его в каком угодно ритме, наме­ренно делать его сознательным или бессознательным, найти равновесие между двумя видами дыхания: автома­тическим, находящимся в прямой зависимости от боль­шой симпатической системы, и другим, подчиняющимся условным рефлексам головного мозга.

Точно так же можно ускорить, замедлить и подчинить ритму мысль. Можно регулировать бессознательную игру духа. Но нельзя управлять фильтрацией жидкости в печени, распределением крови в организме через серд­це и артерии, нельзя контролировать пищеварение, оста­новить или ускорить переваривание пищи в кишечнике.

Значит, чума, видимо, заявляет о своем присутствии в определенных местах, она отдает предпочтение тем об­ластям человеческого тела, тем точкам его физической поверхности, где проявляют себя человеческая воля, со­знание и мысль.

Примерно в 1880 году французскому доктору по фами­лии Йерсен, работавшему с трупами умерших от чумы

[111]

в Индокитае, удается изолировать одного из тех головас­тиков с круглой головой и коротким хвостом, которых можно обнаружить только под микроскопом, и он называ­ет его микробом чумы²⁹. Но ведь этот головастик, на мой взгляд, лишь самая незначительная частица материи, бесконечно малая, появляющаяся в какой-то определен­ный момент развития вируса —и ничуть не проясняю­щая для меня сущности чумы. Я бы предпочел, чтобы этот доктор объяснил мне, почему все большие эпидемии чумы, с вирусом или без, длятся пять месяцев, после чего их сила ослабевает, и каким образом турецкий посол, проезжавший через Лангедок в конце 1720 года, смог ука­зать какую-то линию, которая через Авиньон и Тулузу связывала Ниццу и Бордо в качестве крайнего предела географической границы эпидемии. И события подтвер­дили, что он был прав.

Предыдущая Следующая