|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Оглядываясь назад и оценивая результаты этого спектакля, я понимаю важность пережитого
тогда момента в моей артистической жизни. Благодаря Федотову и Соллогубу во мне
произошел сдвиг с мертвой точки, я словно выкарабкался из тупика, в котором
долго топтался на месте. Нового пути я не нашел, но понял основную свою ошибку,
-- а это уже много. Я принимал простую актерскую эмоцию -- род истерии,
сценического кликушества -- за вспышки подлинного вдохновения. Но после этого
спектакля мне стало ясно, что я заблуждался.
Выдержка "Горькая
судьбина"
Вскоре после "Скупого рыцаря" была поставлена у нас драма Писемского
из крестьянской и помещичьей жизни под названием "Горькая судьбина"72.
Я играл в ней роль крестьянина Анания Яковлева. Пьеса написана с большим
мастерством. После "Власти тьмы" Толстого это -- лучшая пьеса из
нашего крестьянского быта.
Роль Анания, которую я играл, требует минутами не только драматического, но и
трагического подъема. Роли разошлись очень хорошо среди наших любителей, а
некоторые,-- особенно Лизаветы, жены Анания, -- нашли себе исключительно
удачных истолкователей.
Как при прежних работах, так и на этот раз я задал себе новую очередную задачу;
она заключалась в том, чтоб выработать в себе сценическую выдержку. Эта задача стала на очередь
потому, что в минуту сильного подъема, который я принимал за вдохновение, не я
управлял своим телом, а, наоборот, оно управляло мною. Но что может сделать
тело там, где требуется работа творческого чувства! В эти минуты тело
напрягается от бессилия воли, а ненормальное напряжение повсюду, в разных
центрах, точно завязывает узлы или создает "судороги, благодаря которым
ноги коченеют и едва могут ходить, руки деревенеют, дыхание спирается, горло
сдавливается и все тело мертвеет. Или, напротив, от безвластия чувства во всем
теле наступает анархия: мышцы непроизвольно сокращаются, вызывая бесчисленное
количество движений, бессмысленных поз и жестов, нервных тиков и проч. От этого
хаоса само чувство бежит и прячется в свои тайники. Можно ли творить и мыслить
при таком состоянии?! Естественно, что прежде всего надо его побороть в себе,
т. е. уничтожить анархию, освободить тело от власти мышц и подчинить его
чувству.
Я понимал тогда слово выдержка лишь
с внешней стороны и потому прежде всего старался уничтожить всякий жест и
лишнее движение, т. е. учился стоять на сцене неподвижно. Это нелегко -- стоять
на сцене неподвижно перед тысячной толпой. Мне это удавалось, но опять-таки
ценою сильного напряжения всего тела, так как я просто приказывал себе не
двигаться и от этого нового насилия еще больше деревенел. Однако постепенно, от
репетиции к репетиции, от спектакля к спектаклю, я освобождался от мышечных
судорог. Общее напряжение я переводил в местное, частное, т. е. концентрировал
напряжение всего тела в один определенный центр: в пальцы рук и ног или в
диафрагму, вернее, в то, что я тогда принимал за нее. Со всей силой сжимая
кулаки, я вдавливал ногти пальцев в ладони, отчего нередко образовывались
кровяные следы. Я скорчивал пальцы ног и всей тяжестью тела вдавливал их в пол,
отчего также нередко оставались кровяные следы в обуви. Создавая местное,
частное напряжение, я отвлекал общее напряжение всего тела, что давало ему
возможность свободно стоять без топтанья на месте и без лишних движений. При
дальнейшей работе я учился бороться с созданными мною же местными узлами напряжения
рук, ног и проч. Но это мне долго не удавалось: освободишь напряжение сжатого
кулака и смотришь -- все судороги, в нем собранные, точно выпущенные на
свободу, разбежались по всему телу. Чтобы избавиться от них, нужно было снова
собирать их в кулак, -- заколдованный круг, из которого, казалось, не было
выхода. Но зато, когда мне удавалось освободиться от всякого напряжения, я
испытывал артистическую радость, а с режиссерского стола мне кричали : |
|||
|
|
|||
