|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Новая пьеса, "Потонувший колокол", давала огромные возможности
режиссеру-конструктору. Судите сами: первое действие -- горы, хаос, камни,
скалы, деревья и вода, где живет вся сказочная нечисть. Я приготовил актерам
такой пол, по которому ходить было невозможно. "Пусть, -- думал я, --
актеры лазят или сидят на камнях, прыгают по скалам, балансируют или ползают по
деревьям, пусть уходят вниз, в люк, чтобы снова взбираться кверху. Это заставит
их (и меня в том числе) как актеров приспосабливаться к непривычной для театра
мизансцене, играть так, как по традициям играть было не принято, без стояния у
рампы". Негде было производить оперного торжественного шествия, не для
чего было прибегать в воздеванию "руц". На всей сцене было всего
несколько камней, на которых можно было стоять или сидеть. И я не ошибся. Как
режиссер я не только помог актеру необычной планировкой, но вызвал, помимо его
воли, новые жесты и приемы игры. Сколько ролей выиграло от этой мизансцены!
Скачущий Леший, которого превосходно играл Г. С. Бурджалов; плывущий и ныряющий
в воде Водяной, которого прекрасно исполняли В. В. Лужский и А. А. Санин;
прыгающая по скалам Раутенделейн в исполнении М. Ф. Андреевой107;
рождающиеся из тумана эльфы, протискивающаяся сквозь красную расселину скал
Виттиха, -- все это само по себе
делало роли характерными, красочными и вызывало типичные для сказочного мира
образы и будило фантазию актера. Справедливость требует признать, что на этот
раз я сделал шаг вперед как режиссер.
Совсем иначе дело обстояло со мной как с актером. Все то, что я не умел делать,
чего я не должен был делать, к чему я не призван природой, составляло главную
суть роли мастера Генриха. Лиризм, который я тогда ошибочно понимал в слащавом,
женственном, сентиментальном смысле; романтизм, который ни я и никто из
актеров, кроме подлинных гениев, не умел выражать просто, значительно и
благородно; наконец пафос и трагический подъем в сильных местах, который лежал
на мне одном, без помощи режиссерских приемов, помогавших мне в "Акосте"
или "Польском еврее", -- все это было выше моих сил и данных. Теперь
мы знаем, что, когда актер стремится сделать непосильное для него, он попадает
в трясину внешних, механических, ремесленных штампов, что актерский штамп есть
результат артистического бессилия. В этой роли, в моменты сильного подъема, я
еще ярче, грубее и по-актерски увереннее штамповал то, что было мне не по
силам. Новый вред от непонимания своего амплуа, новая задержка в развитии
своего искусства, новое насилие над своей природой! |
|||
|
|
|||
