|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
В тот вечер, на концерте, мне почудилось, что прежде всего надо искать этих
основ в музыке. Речь, стих -- та же музыка, то же пение. Голос должен петь и в
разговоре, и в стихе, звучать по-скрипичному,
а не стучать словами, как горох о доску. Как добиться того, чтобы
звук в разговоре был непрерывным, тянущимся, сливающим между собой слова и
целые фразы, пронизывающим их, точно нить бусы, а не разрывающим их на
отдельные слога? Я чувствовал тогда на концерте, что, если бы в моем
распоряжении был этот тянущийся по-скрипичному звук, я мог бы, как скрипачи и
виолончелисты, обрабатывать его, т. е. делать звук гуще, глубже, прозрачнее,
тоньше, выше, ниже, легато, стаккато, пиано, форте, глиссандо, портаменто и
проч. Я мог бы сразу прерывать звук, выдерживать ритмическую паузу, давать
всевозможные изгибы голоса, рисуя звуком, точно линией в графике. Вот этой
сплошной, тянущейся, как линия, ноты нам недостает в нашей речи. Между тем
каждый дилетант уверен, что у него, в его любительском чтении, звук тянется, а
не стучит, что у него есть паузы, повышения, понижения и проч. Как они
ошибаются! По выражению С. М. Волконского, их чтение монотонно, как скучная
панель стены. А между тем их голоса не тянутся, а выделывают всевозможные
фиоритуры. И это совсем не потому, что они звучат и вибрируют в пространстве,
а, напротив,-- именно потому, что они не звучат, не вибрируют, а падают тут же,
у ног. Чтобы дать какую-то иллюзию звучности своему голосу, банальные чтецы и
прибегают ко всевозможным голосовым фиоритурам, которые создают ту противную
условность, квази-певучую речь и декламацию, от которой хочется бежать. Я ищу
естественной музыкальной звучности. Мне надо, чтобы при слове "да"
буква "а" пела свою мелодию, а при слове "нет" то же
происходило с буквой "е". Я хочу, чтобы в длинном ряде слов одни
гласные незаметно переливались в другие и между ними не стукали, а тоже пели
согласные, так как и у многих из них есть свои тянущиеся, гортанные, свистящие,
жужжащие звуки, которые и составляют их характерную особенность. Вот, когда все
эти буквы запоют,-- тогда начнется музыка в речи, тогда будет материал, над
которым можно работать. Тогда я спокойно и с уверенностью начну сцену Сальери и
произнесу:
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет -- и выше...
И зазвучит торжественно, сильно, на весь мир, протест против неба всего
обиженного богом человечества. И не будет, как раньше было у меня, желчного
брюзжания маленького, мелкого самолюбия сварливого завистника Сальери. Мне уж
не придется, как раньше, выделывать фиоритуры традиционного пафоса на слове
"пра-а-а-авды" или на слове "вы-ы-ше" для того, чтобы
заставить в своем голосе как-нибудь протянуть эти сухие, беззвучные
"а" и "ы". Я уж не буду отбивать стихотворный размер на
всех слогах. Когда голос сам поет и вибрирует, нет нужды прибегать к фокусам, а
надо пользоваться им, чтобы просто и красиво говорить мысли или выражать
большие чувства. Вот такой голос и речь необходимы для Пушкина, Шекспира,
Шиллера. Недаром же, когда спросили Сальвини, что нужно для того, чтобы быть
трагиком, он отвечал по-наполеоновски. |
|||
|
|
|||
