|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Вспоминая школьные годы, понимаешь, что от многих “двоек” и
“колов” по разным предметам нас спасали нехитрые, но действенные доводы:
“Репетиция в Народном театре вчера поздно кончилась, а мы готовим спектакль на
городской конкурс…” И учителя верили! А если и не верили, то, все равно,
прощали, потому что занятия драматическим искусством, успехи в нем
необыкновенно поощрялись, и каждый доморощенный талант был вправе рассчитывать
на уважение одноклассников и учителей и на снисхождение по геометрии… Такова, видимо,
традиция восприятия театра, как общественного института в нашей стране, что и
поныне, когда поддержка со стороны государственных, а, тем более,
негосударственных организаций свелась к нулю, а, порой, и приобрела характер
явного противодействия (отъем помещений, закрытие многих государственных
профессиональных и любительских коллективов, студий, чудовищно-первобытная
нищета театральной школы и т. п.). Несмотря на все трудности, нравственные
позиции, занимаемые театром в обществе
не ослабли, особенно в Петербурге. Наперекор начальственному принижению
роли театра в духовной жизни города, как и прежде, зритель ходит в любимые им
театры, прекрасно ориентируется в эстетической ценности городской афиши,
разбирается в тонкостях, отличающих стиль театра им. В.Ф. Комиссаржевской от,
скажем, художественного направления театра им. Ленсовета или БДТ. Говоря о “театральном детстве”, в смысле взаимоотношений актера
и роли, хотелось бы вспомнить о “первом шаге в искусстве”, который очень
типичен и показателен для всех, кто стал актером или принимал участие в роботе
самодеятельного театра: - Когда я (Е.Г.)[2]
учился во втором классе, директор школы вызвала моего одноклассника и меня в
свой кабинет и необыкновенно торжественно заявила, что мы с ним выбраны ею для
исполнения рассказа А.П. Чехова “Хирургия” и я буду играть дьячка Вонмигласова,
а моему приятелю предстоит стать фельдшером Курятиным. Рассказ мы должны показать
для участников городской учительской конференции, текст мы должны выучить с
учительницей русского языка, а режиссировать будет сама директриса. Работать мы стали в этот же
день. Учительница русского, дама преклонного возраста и очень мудрая, разучивая
с нами текст, показала, как должен, по ее мнению, говорить дьячок, а как
фельдшер. При этом она стала даже немного “окать”, так как это делали в старину
и произносила текст по ролям с очень понравившимися нам интонациями. Но
повторить все именно так, как мы услышали, никак не удавалось. Нам было очень
неловко обоим, и мой приятель запротестовал: “Это они так говорят, а мы-то с
Ганелиным – не они, нам только текст надо рассказать за них!” Я тут же
согласился с ним, тем более, что всем известно: без бородки и креста дьячков не
бывает, а если фельдшер, как нам объяснили, – почти доктор, то у него должен
быть белый халат и красный крест, который мы видели в кино “Айболит – 66”…
Словом, требовалось уже режиссерское
вмешательство, поскольку учительница нам сказала еще, что рвать зубы – больно,
а у меня к этому времени уже выпало несколько молочных, и это было совсем не
больно, а потом, с чего это я должен бояться Лешку Новикова, когда я не слабее
его, а даже толще?… Мы оба искренне не понимали, что от нас хотят. Директриса,
надо отдать ей должное многое понимала, если не в режиссуре, то в педагогике.
Она спросила, понравился ли нам рассказ, и что мы из него поняли. Рассказ неплохой,
- согласились мы, но поняли его, прямо скажем, не до конца… Полчаса прошло в
объяснении силы чеховской сатиры в деле обличения социального неравенства и
провинциальной бездуховности былых времен с примерами из жизни наших бабушек и
дедушек, и мы вышли из кабинета
просветленными: я понял, что надо научиться креститься, смешно кричать и
корчить рожи, когда Лешка будет делать вид, что лезет ко мне в рот, а он понял,
что надо громко кричать и шататься, потому что пьяные, так уверяла директор,
всегда ругаются и шатаются. Главное, в чем мы были абсолютно согласны с нашим режиссером,
заключалось в костюме и гриме: я был облачен в черный рабочий халат, одетый
задом наперед, берет, за неимением шапочки дьячка, на грудь мне повесили
большой крест, вырезанный из картона, гуашью нарисовали усы и бородку. Моего
партнера одели тоже соответственно и для большего художественного обобщения в
руки дали стетоскоп из медкабинета, а в карман сунули пустую бутылку из-под
вина. Мы убедились в полном соответствии своего облика с нашими о нем
представлениями и абсолютно успокоились. Репетируя рассказ, и полагая себя уже
его персонажами, на что ясно указывало зеркало в директорском кабинете, мы
старались теперь играть “посмешнее”: падать, садясь на стул, кричать высоким противным
звуком, крестясь, “нечаянно” разбивать бутыль с “карболкой”, стоящую на столе…
Через пару недель активных репетиций состоялся концерт, на котором мы имели
бешеный успех. Даже старшеклассники еще долго после него уважительно дразнили
нас “дьячком” и “пьяницей”, безоговорочно признавая наш “талант”. |
|||
|
|
|||
