|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
"...и я сам бывал не
раз избит, как нерпа, за
доверчивость в искусстве". Зрительный зал не сразу
зааплодировал, оглушенный предельной откровенностью поэта. В середине 30-х годов
острая пьеса А. Афиногенова "Страх" шла одновременно в двух театрах:
во МХАТе и в Ленинградском театре им. Пушкина (бывшем и теперешнем
Александрийском). Профессор Бородин заблуждается в своих научньк изысканиях и
не замечает, что 131 его доверчивостью
воспользовались враги народа, лжеученые, прикрывающиеся его именем и при
разоблачении всю вину переложившие на профессора. Об идейном звучании пьесы в
наше время вряд ли имеет смысл дискутировать. Профессора Бородина играли два
выдающихся мастера: в Москве — Л. М. Леонидов, в Ленинграде — И. Н. Певцов. Вот
как шла сцена допроса Бородина и его бывших сотрудников, клевещущих на него. Леонид Миронович Леонидов
вел сцену чрезвычайно активно, прерывая гневными возгласами, опровергая
чудовищные измышления. Он не может сидеть, нервно расхаживает по кабинету
следователя; когда последний свидетель покидает кабинет, следователь обращается
к нему: "Что вы на это скажете, профессор Бородин?". Леонидов со всей
силой огромного темперамента восклицает: "Это чудовищно!" Шел занавес
и обвал оваций. Впечатление подлинного взрыва в судьбе большого человека. Илларион Николаевич
Певцов (многие зрители должны его помнить по фильму "Чапаев", в
котором он играл полковника Бороздина) не принимал участия в допросе. Он сидел
в углу кабинета, почти незаметный для зрителей. Опять фраза следователя:
"Что вы скажете, профессор Бородин?". Певцов еще несколько секунд не
вставал со стула, лишь поднял голову и как-то растерянно, непонимающе смотрел
на следователя. С трудом вставал со стула и медленно направлялся к выходу, так
ничего и не ответив. Останавливался и так же медленно — если можно так
определить его состояние, — отсутствующе шел мимо следователя, не замечая его,
на первый план. Казалось, что он сейчас спустится в зрительный зал.
Останавливался у самой рампы. Снимал пенсне, протирал его, но не надевал,
подслеповато, ничего не видя, поднимал голову и тихо говорил (в зрительном зале
оглушительная тишина...), почти шептал, как обращаются к очень близкому
человеку: — Это чудовищно... Очень медленно шел
занавес. Никаких аплодисментов. Зрители не просто сочувствовали трагедии
Бородина, нет, происходило нечто более серьезное и драматичное. В этой паузе
зрители присвоили себе личную судьбу профессора — они перевели ее на себя...
Вспомните — ведь это было на подступах к кровавым 30-м годам. |
|||
|
|
|||
