|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
В колоритном рассказе о Надежде Михайловне Медведевой, которую Станиславский
называл "характерной актрисой милостью божией", он говорит о ее
наблюдательности, столь необходимой для характерной артистки. И эту
наблюдательность иллюстрирует отдельными эпизодами, восхищаясь яркой
способностью Медведевой создавать живые фигуры людей, детской
непосредственностью ее в отношении к жизни.
Из всех великих актрис, которых ему пришлось видеть, Станиславский выше всех
ценил Ермолову. С ней он и сам выступал на сцене. Станиславский пишет:
"Мария Николаевна Ермолова -- это целая эпоха для русского театра, а для
нашего поколения -- это символ женственности, красоты, силы, пафоса, искренней
простоты и скромности". Давая превосходную характеристику внутренних и
внешних данных артистического гения Ермоловой, Станиславский говорит и о самом
"зерне" творчества Ермоловой, о том, что, не будучи характерной
артисткой, Ермолова в каждой роли "давала всегда особенный духовный образ,
не такой, как предыдущий, не такой, как у всех".
Встречая на своем веку немало великих людей в различных областях искусства,
Станиславский говорил, что "даже при поверхностном общении с великими
людьми сама близость к ним, невидимый обмен душевных токов, их иногда даже
бессознательное отношение к тому или другому явлению, отдельные восклицания или
брошенное слово, красноречивая пауза оставляют след в наших душах". Такой
след в душе Станиславского оставили его встречи в молодые годы с А. Г.
Рубинштейном, которого он так ярко описал в "Моей жизни в искусстве"
в главе "Музыка". Первое яркое впечатление от Рубинштейна (сравнение
композитора с "царственным хищником" -- львом) развернуто
Станиславским в целостный рисунок. Этот литературный портрет напоминает
замечательный портрет Рубинштейна работы Репина. Описание Рубинштейна за
дирижерским пультом достигает у Станиславского живописной пластичности. Огонь
взгляда Рубинштейна, длинные волосы, закрывающие в движении половину его лица,
точно львиная грива, и те моменты, когда "его руки, голова, все туловище,
словно с хищными порывами, бросались в разные стороны разбушевавшегося
оркестра", -- все это, запечатленное Станиславским в его памяти, он сумел
ярко передать и в своих рассказах о встречах с Рубинштейном.
Когда Станиславский считает необходимым дать подробное описание того или иного
спектакля, читателю кажется, что он превращается в зрителя, перед которым
раздвигается театральный занавес. Вспоминая о "Снегурочке",
Станиславский скромно говорит: "Набросаю несколько моментов
постановки", а начинается его описание пролога -- и оживает сказочный лес
с целой семьей леших, с дедом Морозом и его дочкой Снегурочкой, играющей с
черным медведем. И все это сделано по-режиссерски, с пояснениями, как достигнут
тот или иной эффект. Начинается первое действие "Юлия Цезаря" -- и
под пером Станиславского, возникает целая картина: улица Рима с рядами лавок,
парикмахерской, мастерской оружейника. Движется шумная толпа, торгуются
продавцы и покупатели, шествуют матроны, пробегают куртизанки. И обо всем этом
Станиславский говорит сочно, ярко, как будто сам он только что прошел по улице
древнего Рима. Такие же замечательные рассказы о спектаклях можно найти во
многих главах книги. |
|||
|
|
|||
