|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
"Встаааа! Сееее!.."
Это означало: "Встать! Сесть!"
Неизвестно, ради каких целей -- для наказания или для физического упражнения --
он по десяти раз заставлял нас садиться и вставать. Потом, изрыгнув какое-то
ругательство, которого никто не мог понять, он так же незаметно выползал из
класса, как и приползал.
В другие разы, в начале большой перемены, в самый разгар детского оживления,
он, как привидение, появлялся из-за двери, за которой прятался в ожидании
нашего прохода. Тут начиналось выплевывание каких-то отдельных гласных, после
чего слышалось:
"Всееее... беобееее!.."
Это значило, что он оставляет всех без обеда. Нас приводили в столовую,
подводили к нашим местам и заставляли стоять, пока другие дети ели перед нашим
носом. В виде протеста многие из присутствующих в столовой посылали нам от
своего стола пирогов, закусок и всяких сластей, благодаря чему эти наказания
превращались в удовольствие. Но ненависть за форму их, за глумление над
ребенком живет и по сие время в моей душе и не может быть забыта до самой
смерти.
Из-за самых пустых причин, без всякого разбора дела, детей сажали в карцер. А в
карцере были крысы. Ходили даже сплетни, будто их там нарочно разводили, --
вероятно, с педагогической целью, чтобы наказание было действительнее.
Преподавание заключалось главным образом в долблении латинских исключений и
зазубривании не только самого текста поэтов, но и перевода его на ломаный
русский язык. Вот образчик такого перевода, который мы учили наизусть. В одном
месте "Одиссеи" было сказано, что "конь насторожил уши". Но
учитель-иностранец перевел дословно и заставлял нас зазубривать фразу так:
"уши на конце торчат".
Должен быть справедливым и сознаться, что некоторые из моих товарищей вышли из
гимназии с хорошими знаниями и даже с недурными воспоминаниями о проведенном в
гимназии времени. Но я никогда не умел зубрить; непосильная работа, задаваемая
памяти, совершенно истощила ее и испортила на всю жизнь. Как актер, которому
нужна память, я претендую за это увечье и с недобрым чувством вспоминаю
гимназическое время.
В смысле науки я ничего не вынес из гимназии. У меня и по сие время ноет
сердце, когда я вспоминаю мучительные ночи, проведенные за зубрением грамматики
или греческого и латинского текста поэтов: двенадцать часов ночи, свеча
догорает, борешься с дремотой, мучительно напрягаешь свое внимание, сидя над
длинным списком ничем не связанных между собой слов, которые нужно запомнить в
установленном порядке. Но память не принимает больше ничего, точно губка,
переполненная влагой. А надо еще вызубрить несколько страниц. Если же нет, --
то впереди крик, плохой балл, может быть, и наказание, но, главное, ужас перед
учителем с его унизительным отношением к человеку! |
|||
|
|
|||
