восприятие, здесь присутствует зримый язык предметов, движений, поз и жестов, но при условии, что их значе­ния, формы и скопления в пространстве можно свести к некоторым знакам и составить из этих знаков своего рода алфавит. Осознав природу языка в пространстве, то есть языка звуков, криков, световых вспышек и звукопо­дражаний, театр должен привести его в систему, образуя из персонажей и предметов подлинные иероглифы и ис­пользуя их символику и связи во всех возможных плоско­стях, доступных человеческому восприятию ¹¹⁹.

Итак, применительно к театру здесь речь идет о созда­нии метафизики слова, жеста и выражения, с тем чтобы оторвать их от монотонного психического бытия челове­ка. Но все это может иметь смысл лишь тогда, когда за подобным усилием кроется действительное метафизиче­ское искушение, клич, обращенный к необычным идеям, не имеющим по своей природе ни границ, ни даже фор­мальных очертаний. Это идеи Творения, Становления и Хаоса,— все они космического порядка и несут в себе первичное знание о тех сферах, куда театр давно не вхож. Они могут вывести потрясающее математическое уравне­ние Человека, Общества, Вещей и Природы.

Дело тут совсем не в том, чтобы непосредственно вывести на сцену метафизические идеи, а в том, чтобы вызвать искушение, некую тягу к этим идеям. И юмор с его анархией, и поэзия с ее символикой и образами пер­выми как бы указывают те пути, на которых можно разбу­дить искушение.

Теперь следует оговорить чисто материальную сторо­ну этого языка, то есть речь пойдет о всех способах и средствах его воздействия на наши чувства.

Излишне упоминать, что он связан с музыкой, танцем, мимикой и пантомимой. Совершенно ясно, что он пользу­ется движением, гармонией и ритмом, но только когда они могут сойтись вместе, чтобы выразить что-то самое главное, без особых преимуществ для каждого вида в от­дельности. Нет смысла говорить и о том, что он пользу­ется обычными фактами, обычными страстями только

Предыдущая Следующая