|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
"Что же я могу сделать с любителями, -- оправдывался он, -- как не самому
показывать им, раз что спектакль ставится на срок. Не открывать же классы, чтоб
их учить сначала. Покопирует и выиграется!"
Федотов играл фабулу пьесы, но фабула неразрывно связана с психологией,
психология -- с образом, с поэтом. Комизм произведения, сатира -- сами собой
вскрываются, если отнестись ко всему происходящему с большой верой, серьезно.
Вот этот серьез был у Федотова чрезвычайно силен; кроме того, как подлинно
русский комедийный артист, он был ярок, сочен, характерен. Другими словами, в
нем было все то, что нужно для Мольера. Недаром во времена расцвета русского
театра считалось, что одними из лучших исполнителей Мольера были русские
артисты -- Щепкин, Шуйский, Садовский, Живокини. Кроме того, Федотов до
тонкости изучил французский театр, что делало его игру законченной, отточенной,
изящной, легкой. Федотов сыграет -- и все ясно. Сама собой обнажается
органическая природа ролей во всей их красоте.
Как хорошо, как просто! Так бы пошел и сделал то же самое! Но стоит взойти на
подмостки -- и сразу все точно опрокидывается вверх ногами. Между смотрением в
зрительном зале и стоянием на сцене -- большое расстояние. Стоит выйти на
подмостки -- и то, что казалось легко в зале, делается сразу мудреным. Труднее
же всего, стоя на подмостках, подлинно верить, серьезно относиться к тому, что
происходит на сцене. Но без веры и серьеза нельзя играть комедию или сатиру,
тем более французскую, тем более классическую, тем более мольеровскую. Здесь
все дело в том, чтоб искренно поверить своему глупому, или невероятному, или
безвыходному положению; искренно волноваться и страдать от него. Можно наиграть этот серьез, но тогда результат
получится совсем обратный. Комедия настолько щепетильна, что мстит за себя.
Пережить или представиться переживающим -- огромная разница, такая же, какая
существует между естественным, органическим комизмом и внешним ломаньем шута.
Я неискусно представлялся переживающим там, где Федотов органически переживал.
Я старался казаться серьезным и верующим в то, что со мной происходит на сцене.
Поэтому у Федотова была настоящая живая жизнь, а у меня лишь протокол этой
жизни. Но то, что показал Федотов, было так прекрасно, что уже не было
возможности отречься от показанного. Я был у него в плену -- обычный результат
всяких показываний на сцене. Прежняя стена ложных традиций рушилась, но на ее
место встал между мною и ролью чужой, федотовский образ. Мне предстояло через
это новое препятствие подойти к моему собственному Сотанвилю и войти в него.
Это трудно. Но... все-таки живой, хоть и чужой образ лучше, чем мертвая
мольеровская традиция. |
|||
|
|
|||
