|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
В описываемую ночь, после совершения большой кражи, Хитров рынок был объявлен
тамошними тайными властями, так сказать, на военном положении. Поэтому было
трудно посторонним лицам достать пропуск в некоторые ночлежные дома. В разных
местах стояли наряды вооруженных людей. Надо было проходить мимо них. Они нас
неоднократно окликали, спрашивали пропуска. В одном месте пришлось даже идти
крадучись, чтобы "кто-то, сохрани бог, не услышал!" Когда прошли
линию заграждений, стало легче. Там уже мы свободно осматривали большие
дортуары с бесконечными нарами, на которых лежало много усталых людей -- женщин
и мужчин, похожих на трупы. В самом центре большой ночлежки находился тамошний
университет с босяцкой интеллигенцией. Это был мозг Хитрова рынка, состоявший из
грамотных людей, занимавшихся перепиской ролей для актеров и для театра. Они
ютились в небольшой комнате и показались нам милыми, приветливыми и
гостеприимными людьми. Особенно один из них пленил нас своей красотой,
образованием, воспитанностью, даже светскостью, изящными руками и тонким
профилем. Он прекрасно говорил почти на всех языках, так как прежде был
конногвардейцем. Прокутив свое состояние, он попал на дно, откуда ему, однако,
удалось на время выбраться и вновь стать человеком. Потом он женился, получил
хорошее место, носил мундир, который к нему очень шел.
"Пройтись бы в таком мундире по Хитрову рынку!" -- мелькнула у него
как-то мысль.
Но он скоро забыл об этой глупой мечте... А она снова вернулась... еще...
еще... И вот, во время одной из служебных командировок в Москву он прошелся по
Хитрову рынку, поразил всех и... навсегда остался там, без всякой надежды
когда-нибудь выбраться оттуда.
Все эти милые ночлежники приняли нас, как старых друзей, так как хорошо знали
нас по театру и ролям, которые переписывали для нас. Мы выставили на стол
закуску, т. е. водку с колбасой, и начался пир. Когда мы объяснили им цель
нашего прихода, заключающуюся в изучении жизни бывших людей для пьесы Горького,
босяки растрогались до слез.
"Какой чести удостоились!" -- воскликнул один из них.
"Да что же в нас интересного, чего же нас на сцену-то нести?" --
наивно дивился другой.
Разговор вращался на теме о том, что вот, мол, когда они перестанут пить,
сделаются людьми, выйдут отсюда, и т. д., и т. д.
Особенно один из ночлежников вспоминал былое. От прежней жизни или в память о
ней у него сохранился плохонький рисунок, вырезанный из какого-то
иллюстрированного журнала: на нем был нарисован старик-отец, в театральной
позе, показывающий сыну вексель. Рядом стоит и плачет мать, а сконфуженный сын,
прекрасный молодой человек, замер в неподвижной позе, опустив глаза от стыда и
горя. По-видимому, трагедия заключалась в подделке векселя. Художник Симов не
одобрил рисунка. Боже! Что тогда поднялось! Словно взболтнули эти живые сосуды,
переполненные алкоголем, и он бросился им в голову... Они побагровели,
перестали владеть собой и озверели. Посыпались ругательства, схватили -- кто
бутылку, кто табурет, замахнулись, ринулись на Симова... Одна секунда -- и он
не уцелел бы. Но тут бывший с нами Гиляровский крикнул громоподобным голосом
пятиэтажную ругань, ошеломив сложностью ее конструкции не только нас, но и
самих ночлежников. Они остолбенели от неожиданности, восторга и эстетического
удовлетворения. Настроение сразу изменилось. Начался бешеный смех,
аплодисменты, овации, поздравления и благодарности за гениальное ругательство,
которое спасло нас от смерти или увечья. |
|||
|
|
|||
