|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Поэтому глава о Чехове еще не кончена, ее еще не прочли как следует, не вникли
в ее сущность и преждевременно закрыли книгу.
Пусть ее раскроют вновь, изучат и дочтут до конца.
Студия на Поварской
Произошел незначительный факт, который, однако, произвел на меня сильное
впечатление. Дело в том, что когда мы ставили спектакль Метерлинка и мне нужно
было сделать для "Слепых" статую умершего и лежащего на земле пастора
-- духовного руководителя и поводыря толпы беспомощных слепцов, я обратился с
этим заказом к одному из скульпторов тогдашнего левого направления. Он пришел
ко мне смотреть макеты и эскизы. Я рассказал ему свои планы постановки,
которые, к слову сказать, далеко не удовлетворяли меня самого. Выслушав меня,
скульптор в очень грубой форме, которой и в то время любили пользоваться
новаторы, заявил мне, что для моей постановки нужна скульптура "из
пакли". Сказав это, он ушел, кажется, даже не простившись. Этот инцидент
произвел на меня тогда большое впечатление и, конечно, не тою невоспитанностью,
которую проявил новатор-скульптор, а тем, что я почувствовал правду в его
словах и с еще большей ясностью сознал, что наш театр зашел в тупик. Новых
путей не было, а старые разрушались.
Однако немногие из нас задумывались о будущем. Зачем?! Театр имел успех,
публика валила валом, все, казалось, обстояло благополучно... Другие -- в числе
их Владимир Иванович и отдельные артисты -- понимали положение дела. Надо было
что-то предпринимать по отношению к театру, ко всем артистам, к самому себе, --
и как к режиссеру, потерявшему перспективы, и как к актеру, деревенеющему от
застоя. В самом деле, я чувствовал, что выходил на сцену внутренне пустой, с
одними внешними актерскими привычками, без душевного горения.
Снова наступил тот период в исканиях, во время которого новое становится самоцелью. Новое ради нового. Его корней ищешь не только в
своем, но и в других искусствах: в литературе, в музыке, в живописи. Стоишь,
бывало, перед произведениями Врубеля или других новаторов того времени и по
актерской и режиссерской привычке мысленно втискиваешь себя в раму картины,
точно влезаешь в нее, чтобы не со стороны, а оттуда, как бы от самого Врубеля
или от написанных им образов, проникнуться его настроением и физически
примениться к нему. Но внутреннее содержание, выраженное в картине,
неопределимо, неуловимо для сознания, его чувствуешь лишь в отдельные минуты
просветления, а почувствовав, снова забываешь. Во время этих сверхсознательных158
проблесков вдохновения кажется, что пропускаешь Врубеля через себя, через свое
тело, мышцы, жесты, позы, и они начинают выражать то, что есть существенного в
картине. Запоминаешь физически найденное, пробуешь донести его до зеркала и с
его помощью проверить собственным глазом воплощаемые телом линии, но, к
удивлению, в отражении стекла встречаешься лишь с карикатурой на Врубеля, с
актерским ломаньем, а чаще всего со старым, знакомым, заношенным оперным
штампом. И снова идешь к картине, и снова стоишь перед ней и чувствуешь, что
по-своему передаешь ее внутреннее содержание, на этот раз проверяешь себя общим
самочувствием, приглядываешься внутренним взором к себе и -- о, ужас! -- снова
тот же результат. В лучшем случае ловишь себя на том, что "дразнишь".
внешнюю форму врубелевских линий, забывая о внутренней сути картины. |
|||
|
|
|||
