|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Совсем иначе обстояло дело в другой роли -- старика в водевиле под названием
"Старый математик, или Появление кометы в уездном городе"26.
В этой роли я не имел перед собой никаких образцов, и потому роль казалась мне
пустой, прозрачной, ничем не наполненной. Мне нужен был готовый сценический
образец. Пришлось самому догадываться: как бы эту роль сыграл такой-то артист,
приемы игры которого я знал и умел копировать?
Кое-что я угадывал, и тогда мне было удобно на сцене. Но в других местах роли я
не попадал на знакомые приемы, и тогда было плохо. Или случайно мне
подвертывалась манера игры совсем другого знакомого мне актера, и я снова на
минуту оживал. В третьем месте я угадывал еще кого-нибудь из знакомых артистов
и копировал его, и так далее. Так в одной роли я играл десять образов, в одном
человеке я видел десятки разных лиц. Каждое отдельное скопированное место само
по себе было на что-то похоже, но все вместе было ни на что не похоже. Роль
превратилась в одеяло, сшитое из лоскутьев, и я чувствовал себя на сцене очень
плохо. Во второй роли не было ничего общего с тем самочувствием, которое
создалось в "Чашке чаю", и потому "Старый математик"
доставлял мне впервые творческие муки, причину которых я еще не ведал.
Репетируя "Чашку чаю", я говорил себе:
"Боже! Какая радость -- искусство и творчество!"
Когда я играл "Старого математика", я потихоньку признавался себе:
"Боже! Какая пытка быть актером!"
Таким образом, искусство казалось мне то легким, то трудным, то восхитительным,
то нестерпимым, то радостным, то мучительным. И я не ошибался тогда. Нет
большей радости, как быть у себя дома на сцене, и нет ничего хуже, как быть
гостем на ней. Нет ничего мучительнее обязанности во что бы то ни стало
воплощать чужое, смутное, вне тебя пребывающее. И по настоящее время эти
противоречия то радуют, то терзают меня.
Мой первый дебютный спектакль состоялся в день именин матери, пятого сентября
1877 года. Наконец сбывалось то, что казалось далеким и невозможным. Через
несколько часов я буду стоять перед освещенной рампой, один, на возвышении, на
глазах у всех. Много людей приедут из Москвы и из далеких окрестностей ради
меня, и я могу с ними делать все, что мне заблагорассудится. Захочу -- они
будут сидеть смирно, слушать и смотреть на меня; захочу -- будут смеяться.
Поскорей бы выйти на сцену и испытать это чувство "публичности", как
я называл его тогда. |
|||
|
|
|||
