|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Мускульная память у
таких артистов от искусства представления развита до крайности. Привыкнув к
механическому воспроизведению роли, артист повторяет свою работу без затраты
нервных и душенных сил. Последняя считается не только ненужной, но даже и вредной
при публичном творчестве, так всякое волнение нарушает самообладание артиста и
изменяет рисунок и форму, раз навсегда зафиксированные. Неясность же в форме и
неуверенность ее передачи вредят впечатлению. Все это в той или
иной мере относится к отмечаемым местам вашего исполнения Яго. Теперь вспомните,
что происходило при дальнейшей вашей работе. – Другие места роли
и самый образ Яго не удовлетворяли меня. В этом я убедился также с помощью
зеркала, – вспоминал Шустов. – Ища в своей памяти подходящую модель, я вспомнил
об одном знакомом, не имеющем отношения к моей роли, но, как мне казалось
хорошо олицетворяющем хитрость, злость и коварство. – И вы стали
коситься на него, приспособлять себя к нему? – Да. – Что же вы делали
с вашими воспоминаниями? – По правде говоря,
я просто копировал внешние манеры знакомого, – признался Паша. – Я мысленно
видел его рядом с собой. Он ходил, стоял, сидел, а я косился на него и повторял
все, что он делал. – Это была большая
ошибка! В этот момент вы изменили искусству представления и перешли на простое
передразнивание, на копировку, на имитацию, которые не имеют никакого отношения
к творчеству. – А что же я должен
был делать, чтобы привить к Яго случайно, извне взятый образ? – Вы должны были бы
пропустить через себя новый материал, оживить его соответствующими вымыслами
воображения, как это делается в нашем направлении искусства переживания. После того как
оживший материал привился бы вам и образ роли был бы мысленно создан, вы должны
были бы приступить к новой работе, о которой образно говорил один из лучших
представителей искусства представления – знаменитый французский артист
Коклен–старший. Актер создает себе модель в своем воображении, потом, «подобно
живописцу, он схватывает каждую ее черту и переносит ее не на холст, а на
самого себя…» – читал Аркадий Николаевич по брошюре Коклена, подброшенной ему
Иваном Платоновичем. – «Он видит на Тартюфе какой-нибудь костюм и надевает его
на себя, видит его поступь и подражает ей, замечает физиономию и заимствует ее.
Он приспособляет к этому свое собственное лицо, – так сказать, выкраивает,
режет и сшивает собственную кожу, пока критик, таящийся в его первом «я», не
почувствует себя удовлетворенным и не найдет положительного сходства с
Тартюфом. Но это еще не все; это было бы только внешнее сходство, подобие
изображаемого лица, но не самый тип. Надо еще, чтоб актер заставил Тартюфа
говорить тем голосом, какой ему слышится у Тартюфа, а чтоб определить весь ход
роли, надо заставить его двигаться, ходить, жестикулировать, слушать, думать,
как Тартюф, вложить в него душу Тартюфа. Тогда только портрет готов; его можно
поставить в раму, то есть на сцену, и зритель скажет: «Вот Тартюф»… или же
актер плохо работал». |
|||
|
|
|||
