состояние болезнью, но болезнью, которая, будучи изуче­на как особый, крайний случай более общего состояния, могла бы пролить свет не только на один этот патологи­ческий случай. Снова и снова пытался он анализировать свое состояние и достигал все большего совершенства в его описании. «Если понять, что любая идея или образ, рождающийся в подсознании, должен через вмешатель­ство воли стать словом в сознании, тогда проблема состо­ит в том, чтобы найти, в какой момент этого процесса воз­никает трещина; и действительно ли повод для затрудне­ний, причина разрыва заключается в проявлении воли;

и появляется ли разрыв именно в этой мысли или в после­дующей» (I доп., 140). Может быть, даже, доказывал он в письме Жоржу Сулье де Морану, одному из первых в Европе специалистов по китайской акупунктуре, кото­рый лечил его в это время, энергия еще не сформулиро­ванной мысли и ее стремительность приводят к блокиров­ке, внешне выражающейся в заикании. Но тогда, продол­жал он, может быть, сам язык оказывается неспособным передать то, что он действительно чувствует: «Если мне холодно, я пока еще в состоянии сказать, что мне холод­но; но может случиться, что я не смогу этого сказать: это именно так, потому что с точки зрения чувств у меня внутри что-то не так, и если меня спросить, почему я не могу сказать этого, я отвечу, что мои внутренние ощуще­ния, связанные с этим частным и незначительным пово­дом, не соответствуют тем коротким словам, которые я должен буду произнести» (I доп., 140). Это утвержде­ние имело очень глубокий смысл: возможно, не Арто надо обвинять в несовершенстве, с которым он пытался выразить свои ощущения и обратить их в «мысли», слова, язык; возможно, именно язык оказался неспособным вы­разить их адекватно.

В 30-е годы. когда Арто разрабатывал свою теорию те­атра, его все больше и больше волновали такие ограниче­ния языка. Испытывая крайние трудности при попытках найти адекватное выражение своих идей и ощущений —

Предыдущая Следующая