лившая из динамиков, расположенных в четырех углах зрительного зала, там была неистовая игра Арто, но деко­рации и костюмы, хотя и блестяще сделанные, были традиционны, такой же была и пьеса.

Если судить по единодушному мнению тех, кто видел Арто в театре, он обычно играл неровно, был, пожалуй, плохим актером. Барро пишет о том, что он «принимал транквилизаторы и тонизирующие средства, которые со­здавали у него иллюзию некоего равновесия; он был по­хож на спящего человека, которому снится, что он решил проблему, а на следующее утро после пробуждения про­блема оказывается нерешенной. Конечно, в его игре были выдающиеся моменты, но они вдруг входили в противо­речие с диссонансами, которые не подчинялись его конт­ролю»³⁰. Во время работы над «Семьей Ченчи» у него как у режиссера возникали сложности при попытках объяс­нить актерам, чего он от них хочет. Блен описал, как при постановке сцены пира в «Семье Ченчи» Арто просил, чтобы актеры, играющие гостей, подражали движениям различных животных, и как актеры просто не знали, как реализовать это пожелание. Удалось бы Арто, имей он до­статочно времени и средств, воплотить свои идеи в жизнь или нет, остается открытым вопросом.

В период, проведенный в больницах, у Арто лишь эпи­зодически возобновлялся интерес к театру. Его религиоз­ный инстинкт находил другие выходы, которым он отда­вался, может быть, даже более страстно. Но после воз­вращения из Родеза он вновь говорил о театре и писал о нем стихи. Однако в большинстве из них слово «театр» появляется в несколько других значениях; кажется, что слова «театр» и «жизнь» становятся для него взаимозаме­няемыми:

Истинный театр всегда казался мне упражнением

в ужасном и опасном действии, в котором идея театра и представления исчезает так же, как и идея науки, религии и искусства...

(«Театр и Наука», 1947)

[299]

Или даже:

А сейчас я хочу сказать то. что многих, возможно, удивит.

Я — враг

театра.

Я всегда был им.

Насколько я люблю театр,

настолько я. по той же причине, его ненавижу...

(Декабрь 1946г.)

Во многих из этих волнующих стихов еще, кажется, витает дух театра. В них, подобно полузабытым воспоми­наниям, еще видятся его метафизические идеи и горячая вера в освободительную миссию театра:

Чума.

холера,

черная оспа существуют

лишь потому, что танец

и,значит.театр

еще не начали существовать...

(«Театр Жестокости», 19 ноября 1947 г.)

Когда готовилась радиопрограмма «Покончить с Божь­им судом», говорили, что Арто считал ее первым публич­ным представлением своей идеи Театра Жестокости. Точ­но так же некоторым свидетелям отважное и мучитель­ное выставление его страданий на публичной лекции во Вьё-Коломбье в январе 1947 года казалось предельным слиянием реальности и ее публичного представления — следовательно, истинным Театром Жестокости. После запрещения передачи Арто писал Поль Тевнен³¹. которая оказала ему большую помощь в ее создании, и с глубоким разочарованием заявлял, что навсегда оставил мысль о работе с техническими средствами:

Предыдущая Следующая