душ подобная трудность удесятеряется и обостряется. Такие души можно было бы назвать мучениками мысли или мучениками духа. В XX веке было несколько таких душ. На мой взгляд, в каком-то смысле Арто можно поставить в один ряд с Ницше — это в европейской куль­туре.

Оказалось (всю проблему к этому можно свести), то, что мы мыслим, еще не само собой разумеется. Нам все­гда кажется, что раз у нас есть такая психическая функ­ция, то ее реализация состоит просто в упражнении этой функции. Что у одних она развита, у других не развита. Одни умные, другие глупые. Казалось бы, достаточно просто сесть за стол и задуматься, и начнется процесс мысли. Но на самом деле, для того чтобы появилась мысль, должны существовать какие-то скрытые предпо­сылки, должны быть выполнены какие-то скрытые усло­вия. Это не само собой разумеется. Так же как не само со­бой разумеется, что 2х2=4. Есть дважды два четыре как акт мысли, который, оказывается, нелегко совершить, то есть думать так, чтобы все время мыслилось 2х2=4. Оказывается, человек почти что не способен на такую операцию, на такое мышление.

У Арто за этим стояло чудовищное физическое испы­тание, и поэтому, собственно, он, наверное, и обратился к театру. Мне кажется, что Арто переживал это испыта­ние в актах своего телесного существования. То, что для меня является предметом размышления, наполненного чувственным опытом, для Арто было «событием» его соб­ственного тела. Он воспринимал возможную или не­возможную мысль как какое-то существование или несу­ществование каких-то коагуляций в своей собственной психике, в своем собственном физически натуральном состоянии. Эти вещи просто раздирали его тело, психи­ческое тело и физическое тело. В этом смысле он — му­ченик мысли. Он как бы все проделывал на самом себе. Так он был устроен. Это тело без кожи, полностью обна­женное для ударов окружающего мира, для любых

Предыдущая Следующая