|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Теперь допустим,
что, передавая первый кусок – возвращение домой, – вы идете, идете, идете… и
больше ничего другого не делаете. При передаче же второго куска –
рассматривания витрин – вы стоите, стоите, стоите – и только. При изображении
третьего куска вы умываетесь, умываетесь, а при четвертом – лежите, лежите и
лежите. Конечно, такая игра скучна, однообразна, и режиссер потребует от вас
более детального развития каждого из кусков в отдельности. Это заставит вас
делить их на составные, более мелкие части, развивать их, дополнять, передавать
каждую из них четко, во всех подробностях. Если же и новые
куски покажутся однообразными, то вам придется снова дробить их на средние,
мелкие части, повторять с ними ту же работу до тех пор, пока ваше шествие по
улице не отразит все типичные для этого действия подробности: встречи со
знакомыми, поклоны, наблюдения происходящего вокруг, столкновения и прочее.
Откинув лишние, соединив малые куски в самые большие, вы создадите «фарватер»
(или схему). После этого Торцов
стал объяснять то же самое, что говорил нам дядя Шустов за обедом. Мы только
переглядывались с Пашей и улыбались, вспоминая, как великий артист разрезал
большие куски индейки на мелкие части, как он их купал в «ванночке из соуса
вымысла воображения», как он потом собирал вилкой выкупанные маленькие куски в
более крупные, как он их клал в рот и со смаком разжевывал. – Итак, – заключил
Аркадий Николаевич, – от самых больших – к средним, от средних – к мелким, от
мелких – к самым мелким кускам, для того чтобы потом снова соединять их и
возвращаться к самым большим. Деление пьесы и роли на мелкие куски допускается
лишь как временная мера, – предупредил Торцов. – Пьеса и роль не могут долго
оставаться в таком измельченном виде, в таких осколках. Разбитая статуя,
изрезанная в клочья картина не являются художественными произведениями, как бы
ни были прекрасны их отдельные части. С малыми кусками мы имеем дело лишь в
процессе подготовительной работы, а к моменту творчества они соединяются в
большие куски, причем объем их доводится до максимума, а количество – до
минимума: чем крупнее куски, тем их меньше по количеству, а чем меньше их, тем
легче охватить с их помощью всю пьесу и роль в целом. Процесс деления
роли на мелкие части для их анализа и изучения мне понятен, но как воссоздавать
из них большие куски – мне не ясно. Когда я сказал об этом Аркадию Николаевичу,
он объяснил: – Допустим, что вы
разбили маленький школьный этюд на сто кусков, что вы запутались в них,
потеряли все целое и играете неплохо каждый кусок в отдельности. Однако нельзя
представить себе, чтобы простой ученический этюд был настолько сложен и глубок
по внутреннему содержанию, чтобы его можно было разбить на сто основных,
самостоятельных кусков. Очевидно, многие повторяются или родственны друг другу.
Вникнув во внутреннюю сущность каждого куска, вы поймете, что, допустим, куски
первый, пятый, с десятого по пятнадцатый, двадцать первый и т. д. говорят об
одном, а, допустим, куски со второго по четвертый, с шестого по девятый, с
одиннадцатого по четырнадцатый и т. д. родственны друг другу органически. В
результате – вместо ста мелких – два больших содержательных куска, с которыми
легко маневрировать. При таком условии трудный, путаный этюд превращается в
простой, легкий, доступный. Короче говоря, большие куски, хорошо проработанные,
легко усваиваются артистами. Такие куски, расставленные на протяжении всей
пьесы, выполняют для нас роль фарватера; он указывает нам верный путь и
проводит среди опасных мелей, рифов, сложных нитей пьесы, между которыми легко
заблудиться. |
|||
|
|
|||
