|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
– Если так, –
спорил я, – то мы общаемся с каждым предметом, попадающимся нам на глаза? – Едва ли вы
успеете воспринять или отдать что-то от себя всему, что мельком видите вокруг.
А без этих моментов восприятия или отдачи нет общения на сцене. С теми же
предметами, которым вы успеете послать что-то от себя или воспринять что-то от
них, создается короткий момент общения. Я уже говорил не
раз, что на сцене можно смотреть и видеть, и можно смотреть и ничего не видеть.
Или, вернее, можно на сцене смотреть, видеть и чувствовать все, что там
делается, но можно смотреть на сцене, а чувствовать и интересоваться тем, что
делается в зрительном зале или вне стен театра. Кроме того, можно
смотреть, видеть и воспринимать то, что видишь, но можно смотреть, видеть и
ничего не воспринимать из того, что происходит на сцене. Словом, существует
подлинное и внешнее, формальное, или, так сказать, «протокольное смотрение с
пустым глазом», как говорят на нашем языке. Чтоб замаскировать
внутреннюю пустоту, есть свои ремесленные приемы, но они только усиливают
выпучивание пустых глаз. Нужно ли говорить о
том, что такое смотрение не нужно и вредно на сцене. Глаза – зеркало души.
Пустые глаза – зеркало пустой души. Не забывайте же об этом! Важно, чтоб глаза,
взор, смотрение артиста на сцене отражали большое, глубокое внутреннее
содержание его творящей души. Для этого нужно, чтобы в нем было накоплено это
большое внутреннее содержание, аналогичное с «жизнью человеческого духа» роли;
нужно, чтоб исполнитель все время своего пребывания на подмостках общался этим
душевным содержанием со своими партнерами по пьесе. Но артист –
человек, которому присущи человеческие слабости. Приходя на подмостки, он
естественно приносит с собой присущие ему жизненные помыслы, личные чувства,
размышления, рожденные реальной действительностью. Поэтому и в театре его
житейская, обывательская линия не прекращается, а при первой возможности
вкрапливается в переживания изображаемого лица. Артист отдает себя роли лишь в
те моменты, когда она его захватывает. Тогда он сливается с образом и творчески
перевоплощается. Но стоит ему отвлечься от роли, и снова он захвачен
собственной, человеческой линией жизни, которая уносит его или за рампу, в
зрительный зал, или далеко за пределы театра, и там ищет для себя объектов
мысленного общения. В эти моменты роль передается внешне, механически. От таких
частых отвлечении линия жизни и общения поминутно прерывается, а опустевшее
место заполняется вставками из собственной жизни артиста, не имеющими отношения
к изображаемому лицу. |
|||
|
|
|||
