|
|
Официальный сайт |
||
|
Анатолий Руденко | Главная | Сайт | Фан-клуб | | | Контакты | Ссылки |
|
||
|
Под влиянием
эволюции чувства и эмоциональных воспоминаний я задумался о случае с Пущиным,
который он рассказал мне недавно. Дело в том, что наш милый добряк сошелся
когда-то с простой деревенской девушкой. Жили они хорошо, но у нее было три
несносных недостатка: во-первых, она нестерпимо много говорила, а так как
развитие у нее было маленькое, то болтовня ее была глупая, во-вторых, у нее
очень неприятно пахло изо рта и, в-третьих, она ужасно храпела по ночам. Пущин
разошелся с ней, причем недостатки ее сыграли роль в их разрыве. Прошло довольно
много времени, и он снова стал мечтать о своей Дульцинее. Ее отрицательные
стороны казались ему несущественными, – они смягчились от времени, а хорошие
стороны выступили ярче. Произошла случайная встреча. Дульцинея оказалась
домашней работницей в квартире, в которой, не без умысла, и поселился Пущин.
Вскоре все пошло по-старому. Теперь, когда его
эмоциональные воспоминания превратились в действительность, Пущин снова мечтает
о разрыве. …………………19……г. Как странно.
Теперь, по прошествии некоторого времени, когда я вспоминаю о катастрофе на
Арбате, в моей зрительной памяти воскресает прежде всего вагон трамвая. Но не
тот, который я видел тогда, а другой, сохранившийся в моих воспоминаниях после
случая, происшедшего значительно раньше. Этой осенью, поздно
вечером, я возвращался из Стрешнева домой, в Москву, с последним вагоном
трамвая. Не успел вагон докатиться до безлюдной поляны, как сошел с рельсов.
Нужно было ставить его на место собственными силами немногих пассажиров. Каким огромным и
могучим показался мне тогда вагон, и как ничтожны и жалки, по сравнению с ним,
были люди. Мне хочется
разрешить вопрос: почему эти давнишние чувствования сильнее и глубже
запечатлелись в моей эмоциональной памяти, чем пережитые недавно на Арбате?.. А вот и другая
странность того же порядка: вспоминая распростертого на земле нищего и
наклонившегося над ним неизвестного человека, я думаю не о катастрофе на
Арбате, а о другом случае: как-то давно я наткнулся на серба, склоненного над
издыхавшей на тротуаре обезьяной. Бедняга, с глазами, полными слез, тыкал зверю
в рот грязный огрызок мармелада. Эта сцена, по-видимому, тронула меня больше,
чем смерть нищего. Она глубже врезалась в мою память. Вот почему теперь мертвая
обезьяна, а не нищий, серб, а не неизвестный человек, вспоминаются мне, когда я
думаю об уличной катастрофе. Если б мне пришлось переносить эту сцену на
подмостки, то я бы черпал из своей памяти не соответствующий ей эмоциональный
материал, а другой, приобретенный значительно раньше, при иных обстоятельствах,
с совершенно другими действующими лицами, то есть с сербом и обезьяной. Почему
это так? |
|||
|
|
|||
