действительному: например, человек богохульствует и видит, как вдруг у него на глазах материализуется и об­ретает реальные черты предмет его богохульства (однако добавлю: при условии, что этот образ не будет совершен­но случайным, что он, в свою очередь, породит другие об­разы сходного духовного настроения, и т. п.).

Другим примером было бы появление Нереального су­щества (Etre invente), сделанного из дерева и ткани, со­зданного из всего, не соответствующего ничему и, одна­ко, вызывающего беспокойство по самой своей природе, способного принести на сцену легкое дуновение великого метафизического страха, который лежит в основании все­го древнего театра⁶².

Балийцы⁶³ с их вымышленным драконом, как и все во­сточные народы, не утратили чувство мистического стра­ха, являющегося, как им известно, одним из наиболее действенных (и к тому же существенных) элементов те­атра, когда он занимает свое настоящее место.

Дело в том, что истинная поэзия, хотим мы этого или не хотим,—это метафизика, более того, я бы сказал, что ее метафизическое значение и степень ее метафизическо­го влияния составляют ее истинную ценность.

Вот уже второй или третий раз, как я возвращаюсь здесь к метафизике. Я только что говорил, в связи с пси­хологией, о мертвых идеях и чувствую, как многие борют­ся с искушением сказать мне, что в мире есть одна нече­ловеческая идея, идея бесполезная и мертвая, которая мало что говорит даже духу,— это идея метафизики.

Все это зависит, как говорит Рене Генон, «от нашего чисто западного, антипоэтического и непродуманного от­ношения к основам (вне связи с тем энергическим и твер­дым состоянием духа, которое им соответствует)»⁶⁴.

В Восточном театре с его метафизической ориентаци­ей, противоположной Западному театру с его психоло­гической ориентацией, все это компактное сочетание жестов, знаков, поз, звуков, составляющих язык поста­новки и мизансцены,— язык, который развивает все свои

Предыдущая Следующая